Родился я в конце зимы. На улице еще лежал снег, но я этого не знал. В картонной коробке под батареей отопления было тепло и уютно. Пахло пылью, тёплой маминой шерстью и какой-то едой, которую принесли для мамы мальчишки. Я слышал их голоса и шаги. Ещё они что-то говорили про меня и моего брата. Нас у мамы было двое. Тянулись дни и ночи, которые я мог отличить только по звукам вокруг, там, за картонными стенами коробки. Днём было много разных звуков, которые были не знакомы мне. Гудел, поднимаясь и опускаясь, лифт открывались и закрывались двери квартир, хлопали дверцы почтовых ящиков, прибегали дети с молоком и едой для мамы. Иногда, сердобольная старушка выставляла баночки, расстилала кусочки бумаги, высыпая на них остатки своей не богатой трапезы, гладила суетящуюся под ногами кошку. Ночью было тихо-тихо, только иногда, разбивая тишину, хлопала внизу тяжелая железная дверь, врывался свежий морозный воздух, слышались чьи-то шаги, гудел лифт, и опять всё стихало до утра. Так незаметно, почти монотонно, наматывались белые и чёрные нитки часов, дней и ночей на пёстрый клубок времени.
Время летит быстро, и вот ка-то раз…..
Ранним утром, в умиротворённой розоватым сумраком тишине, я беззаботно лежал на спинке в своей коробке, подставляя маме свой белый животик. Она гладила меня своим тёплым, шершавым, как щётка, языком и причёсывала мою шёрстку. Дом начинал понемногу просыпаться. На верхнем этаже захлопнулась дверь, лифт отвёз вниз первого пассажира, послышались торопливые шаги на выход, закрылась с грохотом железная дверь. Я ворочался в полудрёме, подставляя то один, то другой бок, спинку, снова животик. Братишка толкал меня задними лапами, , потягиваясь во сне. Вдруг, через узкую щёлочку, в глаза ударил яркий свет. Стало видно как там, наверху, за высокой трубой мусоропровода, уходящей в потолок, высоко за окном, в просвечивающем через розовую дымку искрящегося зимнего тумана ультрамарине неба, плыли огромные, белые как мои бока, комки шерсти причудливой формы. И горел! Да! Да, именно горел! Горел так, что слепило глаза, апельсиновый, с чуть красноватым оттенком шар. От яркого света я зажмурился, а мама проурчала мне, что этот шар люди называют - Солнце. Ещё она сказала, что это хорошо. Хорошо, что у меня открылись глазки, хорошо, что светит солнце. Хорошо по тому, что скоро будет тепло. Я тогда очень удивился, ведь под батареей в картонной коробке и так было тепло. Но мама сказала, что мы не всегда будем жить под батареей. И была права. Мама всегда и во всём была права, даже когда я ей не верил. Она была уже не молодой умной кошкой, и многое умела и знала.